Тайна проекта «WH» - Страница 59

— Что же ты мелешь, сукин сын! Я не позволю мешать с дерьмом имя моего покойного друга!

Это был опять Евдоким Корёгин. Дубовик осёкся, изумлённо уставившись на неожиданного оппонента.

— Значит, по-твоему, Ростовцев жид, как псих, потому что совершал противоестественные поступки? А отчего же ты сам не справляешь естественную нужду в вестибюле Большого театра? Отчего не совокупляешься под своим «чёрным квадратом» на вернисаже? Отчего не портишь громко воздух в зале Чайковского? Это же всё так естественно, а потому прекрасно! Ты не поступаешь, как скотина, потому что ты пока ещё какой ни есть, а человек.

— Хам! — крикнули из зала. — Вывести его!

— Кто меня выведет? Ты, что ли? Да я тебя за штаны на люстре подвешу! Я — дома, в России. Это ты пришлый, вот и гуляй!.. Да, Алексей Дмитриевич был великий патриот Родины, защитник её, воин. И я устрою в его домике в Зуе музей, буду людей туда приводить и рассказывать им, какой он был светлый человек. Мы с ним в девяносто третьем снимали осаду с Белого Дома. Потом он меня прогнал. Уходи, сказал, воевать моё ремесло, а ты, русский художник, должен творить красоту.

Флоридский, унюхав сенсацию, забрал у профессора микрофон и вступил в дискуссию с Евдокимом.

— Вот ведь что выясняется на последних минутах! Выходит, Ростовцев ещё и Белый Дом оборонял! Впрочем, теперь это уже не является криминалом.

— И недалёк тот день, когда ты побежишь возлагать цветы к тем крестам.

— Ну, я думаю до этого дело не дойдёт.

— Побежишь, побежишь. И даже впереди всех.

— Вы коммунист?

— Я антикоммунист.

— Как же так вышло, что вы подружились с коммунистом?

— Подружились как порядочные русские люди. Я уважал его веру. Он мою.

— И что же, никогда не ссорились, не спорили?

— Спорили всё больше по еврейскому вопросу.

— Он был антисемит?

— Да нет. Ему его идеология этого не позволяла. Антисемит — я!

— И вы гордитесь этим?

— Для меня честь быть в одной компании с Пушкиным, Буниным, Блоком и Достоевским! Гордишься же ты своей русофобией.

— Какая чудовищная клевета! Я безумно люблю Россию. Как мать! Как сестру! Как невесту!

— Как клещ кобылу, ты её любишь! Ты и твои профессоры — все вы одним лыком шиты. Вы только и знаете, что лопочете: самый главный страдалец — ваш народ; остальные перед ним виноватые и должны вину эту ежечасно искуплять. Да самый главный страдалец — русский народ! Однако же никто из вас себя виноватым перед ним не считает и благодарить его за спасение от фашистского истребления не собирается… Убил Бурков Шукшина в «Красной калине» и сказал: хрен, дескать, с ним, их, таких, русских мужиков, много!.. Я за тобой десять лет наблюдаю и наконец добрался до тебя, антихрист!

Корегин попытался схватить Стаса за горло, но тот отпрыгнул на середину арены, взвизгнув:

— Охрану сюда!

Ворвались дюжие молодцы и поволокли Евдокима к выходу. Однако Корёгин расшвырял охранников, поднял руку и гаркнул:

— Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!

Растрёпанный Стас приводил себя в порядок и вытирал пот со лба. Рейтинговые столбики застыли на экране. Героем дядю Лешу сочли тридцать девять процентов опрошенных, антигероем — сорок один процент. Затруднились ответить двадцать процентов.

— Ну и ну! — сокрушённо произнёс Стас, криво усмехнувшись. — И чего только не случается на белом свете!.. Хороши у вас дружки, Мария Александровна!.. Однако время наше истекло. Осталось две минуты. Слово для справки просит представитель Центра общественных связей разведки.

Михаил Николаевич почему-то встал, застегнулся на все пуговицы и произнёс тихо, торжественно:

— Сегодня премьер-министр Российской Федерации, исполняющий в настоящее время обязанности президента, подписал Указ о присвоении полковнику Ростовцеву Алексею Дмитриевичу звания Героя России посмертно.

Какой выдержкой надо было обладать, чтобы дождаться этой своей последней минуты и уложить в неё последнюю решающую фразу!

Зал ахнул. У Стаса отвисла челюсть. В ту же секунду выключили прямой эфир. Публика загалдела, задвигалась, начала подниматься с мест. Оператор положил на экран надгробную плиту с грустным восьмистишьем, но на неё уже никто не смотрел. Михаил Николаевич помахал Флоридскому рукой и направился к выходу. Мы последовали за ним.

— Я развезу вас всех по домам на служебной машине, — предложил он.

Остапенко высокомерно отказался, заявив, что у него своя охрана. За Ойгеном приехали дочь с зятем. Я отказываться не стала. Уже в машине спросила, что же теперь будет с Корёгиным.

— Ничего не будет, — ответил Михаил Николаевич. — Охрана проводила его до ворот, крепко пожала ему руку и отпустила на все четыре стороны.

— Вы и это знаете?

— Работа такая… Сегодня мы выиграли локальное сражение. Но до полной победы ещё ой как далеко!..

В Зуе есть своя Аллея Героев. Есть и Вечный огонь, их двенадцать — суровых парней военной поры. Они стоят друг против друга, выстроившись в два ряда. Дядя Лёша будет тринадцатым и старшим по званию. Тринадцать у него было счастливое число. Он говорил, что на экзаменах всегда хотел вытащить тринадцатый билет, а в самолёте — сесть на тринадцатое место. Вечный огонь сейчас не горит. У горуправы нет денег на газ. Но когда-нибудь загорится же! Загорится, чтобы не угасать во веки веков!..

Меня привезли в моё Строгино заполночь. Мужа не было дома. Он уехал в командировку к самарским смежникам. Его завод начинал потихоньку выгребаться из депрессии. Алёшка спал, а на туалетном столике я нашла записку от него: «Мама! Ты держалась молодцом. И вообще ты у нас красавица и очень фотогеничная. Я испек для тебя твою любимую картошку в мундирах. Она в духовке. Целую. Твой сын Алексей».